Кому я теперь нужен?
Инка была очень хорошенькой. Белокожая, сбитая, с большими серыми глазами и улыбчивым ртом. А что ей было не радоваться? На работе все успевала, в доме чистота и порядок, даром, что в семье двое ребятишек. Муж? Звезд с неба не хватает, зато работящий, всё в дом да в дом.
Однажды муж Инке опротивел. И причина на то была — у нее возникла мечта. Поэтому муж был изгнан с общей территории, а Инка стала устраивать личную жизнь то с одной мечтой, то с другой. И так у нее дело пошло лихо, что она ничего вокруг не видела и не слышала. Только так, краешком уха услыхала, что муж ненароком попал в драку и умер.
Сильно ее это не озаботило, даже принесло пользу, поскольку появилась пенсия по потере кормильца. Это было хорошо, ведь в результате поисков лучшей доли Инка пристрастилась к выпивке. Партнеры менялись, они-то и заразили Инку туберкулезом. А она, в свою очередь, — детей.
Инка тогда струхнула здорово и отправила дочку Иринку на долгое лечение в областной центр. Сама тоже обратилась и даже завязала с выпивкой. Но ком, который появился, стал нарастать. С работы ее попросили, болезнь снова вспыхнула, а сын, Владик, отбился от рук.
И Инка запила с удвоенной силой. Чтобы не видеть грязного стола в потеках самогонки и присохших крошках позавчерашнего хлеба. Чтобы не слышать голосов соседок, желающих ей добра и советующих бросить пить. Чтобы не нюхать омерзительного запаха, выдыхаемого очередным претендентом на чувства. Чтобы не чувствовать комка кашля, подкатывающего к горлу.
Когда Иринка,спустя почти год, вернулась домой, она не узнала дома своего. Как и не узнала своего младшего братишку. Тщедушный, слабенький и ласковый, он превратился в шпановатого подростка, не признающего авторитетов. Но разлученные было дети просто вцепились друг в друга. Чтобы вместе выживать.
Лежа в больнице, уже в который раз, Инка никак не верила, что это всё, конец. Лишь в последний день попросила прийти к ней детей. И долго-долго смотрела на них, пока Ира не зарыдала: «Мамочка…»
Хоронили Инку в лютый мороз, гроб стоял, ожидая последнего пристанища, во дворе родного дома. Который она когда-то любила, украшала и холила. Который теперь, в зимнем оцепенении, взирал на свою безмолвную хозяйку.
Дети остались одни. Почти двадцатилетняя Ира и почти пятнадцатилетний Влад. Жили по-разному. Хорошо, когда получали Ирину пенсию и государственное пособие на Влада. И плохо, когда деньги заканчивались. Но они не пропали. Даже все перекрасили в доме, вставили новые окна и купили телевизор. Стали засматриваться на чужие крыши, чтобы поменять кровлю и у своего дома.
Но время остановилось. Болезнь у Иринки обострилась, и состояние здоровья пошло на ухудшение. Она, даже не попрощавшись с любимым братом, внезапно умерла.
Влад ничего не понял. Чужие люди отправили его Иринку в Камышин. Купили ей красивую одежду. Потом привезли ее, нарядную и чужую, и установили гроб под окнами, где когда-то пребывала их с Иринкой мать.
Влад не выдержал воспоминаний — они ломились ему в череп и гнездились там, и, упав лицом на сложенные руки Иринки, страшно завыл. Затем, подняв голову, метнулся в комнату, принес плюшевого зайца и стал расправлять сцепленные пальчики сестренки, вкладывая в них зайца: «Ира, возьми, ты же всегда спала с ним…». Потом опять завыл, и в его лающем плаче нет-нет да и проскальзывали слова: «Как мне теперь жить, Ира? Кто, кроме тебя, меня станет жалеть? Кому я теперь на свете нужен?».
Влад плакал, вдыхая запах сестры, родней которой у него никого не было. И понимал: никому. Ни-ко-му.
