Жизнь — дорога
Когда слышишь слово «цыгане» -сразу представляется тихая степь, разноцветные шатры на ней, нарядные люди, смирные лошади, высокий костер, который то яростно гудит, то по-голубиному воркует… Странное дело, но цыгане почти всю мою жизнь оказывались рядом.
В конце 60-х годов в старом Котово несколько лет стоял большой табор, бароном которого был Богомолов (имени не помню). Цыганки не гадали, но по дворам ходили по двое-трое, просили еду и одежду для детей, которую складывали в один большой полотняный мешок. Монеты, если давали, прятали в карманы многочисленных юбок.
Сам барон жил с семьей в доме на улице Калинина, где она соединяется с Колесной- хороший такой дом с взвившимися резными лошадьми на воротах. Кроме хозяина, его жены и двух детей Александра и Луизы, в доме жил старший сын, почему-то тоже Александр, со своей женой и младенцем. Из-за него, старшего Александра, и уехал потом табор из Котово.
Так вот, Луиза Богомолова училась в моем классе. Была она красивой девочкой, с выразительными жгуче-черными глазами, бровями, сросшимися у переносицы, и волнистыми волосами, заплетенными в косу. Ходила в дорогой одежде, однако порой выглядела неопрятно: и кофта могла быть с пятнами, и сапоги с поломанными замками. Но Луиза не конфузилась от этого: она хоть и в расхлябанных, но кожаных сапогах, а мы поголовно в валенках с галошами.
Луиза была даровитой – хорошо по-цыгански пела, но училась слабовато. Однажды меня «прикрепили» к ней, чтобы я помогла ей «подтянуть» оценки. В оговоренное время пришла к Луизе, огляделась и поняла: заниматься в таком гвалте невозможно. Женщины полуговорили — полупели, мужчины говорили отрывисто, младенец бесконечно плакал. Мы с Луизой, с учебниками и тетрадками, пошли ко мне делать уроки. По дороге она, хоть и не была болтушкой, рассказала, что старший брат тяжело болеет. В Даниловке, где наши цыгане промышляли лошадьми, его, поймав на краже, ударили о землю. Он обездвижел – стали сохнуть ноги.
Наши занятия с Луизой через какое-то время прекратились: то ли ее родители отпускали неохотно, то ли она стала учиться получше. Вскоре болящий Александр умер – было ему лет двадцать. А через несколько дней после похорон, на которые мы пошли всем классом, чтобы поглазеть, табор поднялся и уехал. Так, из моего класса в одно время ушли Нина Максимова, Луиза Богомолова, Петя Чурилов. Девочки плакали, обещали писать, но по каким дорогам покатились их кибитки, подгоняемые ветром?!
Спустя лет 50 иные кибитки принесли к моему жилищу иных цыган. Как живут мои соседи – не знаю, если они сами вдруг не выставят свою жизнь напоказ и не начнут громко выяснять отношения, выйдя для этого за ворота. Их многочисленные дети уважительно здороваются издалека и пытаются шутить: не продаются ли куры, которых я пасу? В общем, жизнь идет вполне обыкновенная. Но я –то знаю, что однажды (а за лето даже не однажды)зазвучит в их дворе гитарный перезвон, усиленный динамиками, затихнут женские голоса, и кто-то из мужчин медленно пойдет по кругу, постукивая сапогами об утоптанную землю: «Тач, тач…». Они будут сидеть долго, дымя костром и крепкими папиросами и тосковать о другой жизни, имя которой – дорога.
Зоя Соколова
