Как неродные
— Я ночами не сплю, все молюсь о племяннике, — горячо говорит случайная собеседница, гречанка Валентина. И поясняет: — Брат уехал в Германию с семьей, а в семье – ребенок с особенностями развития. Его там определили в интернат…
Я, изобразив понимание, про себя пожала плечами: «Интернат, Германия. Что тут не спать ночами и беспокоить Бога?». Но сказанные ею слова все волновали меня: как же я могу спокойно спать, если брат все никак не устроит свою жизнь и без конца просит у меня помощи? Я-равнодушная? Бессердечная? Без роду-племени?
И тут же, подтверждая эти мысли, вспомнилось, что, побывав в очень серьезной клинике, обратила внимание, как практически все выходцы из Кавказа идут от кабинета врача к кабинету целым коллективом. Если болеет жена, рядом с нею муж. Если муж – вместе с ним жена. Если больная – немолодая мамка, с ней идут взрослые дети. Они присаживаются на корточки у ее ног и заглядывают ей в глаза.
Русские чаще всего у страшных кабинетов поодиночке. С котомками, если приезжие, с папками анализов, которые то и дело выпадают, взмокшие от тревоги и – одинокие. Здесь особенно остро чувствуется вселенское одиночество…
Пережив все эти чувства в полной мере вживую, я долго не могла понять: «Почему?» И однажды ответ пришел сам собой – у нас утеряно чувство родства. Когда братья за сестер встают горой. Когда родители не отрекаются от своих детей. Когда дети не сдают своих стариков в казенные дома. Наше выдавленное из крови родство родилось не сейчас, не двадцать-тридцать лет тому назад – давно. Тут на ум приходит история женщины, очень мне дорогой.
Ее, совсем юную, привез в свои края муж. А там, оказывается, у него уже была жена и была дочь. И хоть жена с дочкой второпях уехали, жизнь молодой женщины не казалась медом. Свекровь называла ее не иначе, как «цыганка» из-за черных волос, карих глаз и молодого желания улыбаться. Один за другим у молодых родились дети. Но свекровь не унималась: она ругалась, жаловалась сыну и даже отлучала от стола. И молодая женщина заболела. Да так сильно, что уходила на окраину поселка и кричала в голос от головной боли. Тогда ей пришла спасительная мысль: «Домой, к родным! Они поймут и помогут».
Письмо от ее матери пришло вскоре. А в нем немного строк: «Ты уходила из дома одна, одна и возвращайся. Оставь детей ему».
Где тут родительская любовь: «Приезжай, доченька! Это твой дом. Успокоишься, подлечишься и все решишь»? Где любовь старших братьев-сестер: «Мы поможем тебе, только приезжай!»?
Она детей не бросила, никуда не уехала и прожила очень сложную жизнь. И ушла из жизни очень рано — самой первой из своих пяти братьев и сестер.
… Думать об этом очень больно, а тут еще эта гречанка: «Я так беспокоюсь о племяннике, что говорю брату: «Найми детектива и проследи, не обижает ли кто нашего мальчика?» А он смеется: «Да, к нему здесь все относятся, как к родному».
Как к родному? Это как?
