Ода русскому огороду
Теперь, когда все овощи собраны, а трава выполота дочиста, я поклонюсь земле, кормящей меня. Так кланялась потрудившейся землице моя мама.
…Если я обхвачу себя руками и крепко зажмурюсь, то увижу себя, худенькую девчонку с косичкой и черными от загара руками-ногами. И двор свой увижу, полный петуний, «майориков» и «зарянок». И сад со старинными сортами яблонь: мальтом, суслепкой, белым наливом (мама называла их так. Правильно ли — не знаю). И огород свой с ровно расчерченными грядками, на которых вольготно все росло и благоухало.
Слева от дорожки, разделившей участок на две неравные части, росли огурцы. Тогда сажали все больше «Феникс» и «Зозулю». В глубокие гряды, унавоженные и взрыхленные, опускали семечки с уже проклюнувшимися носиками. И ликовали, когда из земли появлялись зеленые дольки, внутри которых хранилась огуречная почка. Листочек сначала робел, а, обвыкнув, тянулся к свету, ведя за собой другие листья — так появлялась плеть. Плети поперву расправляли, потом подвешивали, — таким образом все огурцы были на виду.
Но как не пересчитывай огуречные зародыши — их называли «пуплятами», — обязательно найдется огурец-молодец, который прежде замечен не был. Вот радости-то! Его, первого, было принято делить на всех членов семьи.
За огурцами росла морковь. Простая, незатейливая, под названием, «Каротель», она радовала глаз сначала своей ажурной зеленью, а затем — нарядными корнеплодами.
Потом шел чеснок. С крупными, с кулак, чесночинами, наряженными в фиолетовую чешую. Его, когда стебли подсыхали, выкапывали, просушивали, отбирали лучшие дольки на посадку, а остальной чеснок укладывали в ящик на хранение и засыпали солью.
На огороде рассаживали лук, выращенный из семянки-чернушки, нещадно обрезая при посадке верхушки и корни. В моде был и «семейный лук», посадив одну головку которого, можно было вырастить шесть-семь.
На нашем огороде обязательно сеяли редиску. И не огульно, рядами, а, выровняв посадочную площадку, для каждой семечки готовили свое местечко одинаковой глубины. Тогда редиска всходила дружно и была крутобокой и сочной.
Помидоры у нас были в особой чести: для них готовилось самое теплое место. Название они имели всегда одно: «Дубовские», потому, что рассаду привозили из Дубовки, от маминой родни. Рассада была крепкой, с толстенькой ножкой и уже с парой цветочков на пахучей верхушке. Томаты, правда, приходилось укрывать, для чего имелись дуги и целлофан.
Но разве это трудно, если знаешь, что совсем скоро на грядке вспыхнет первый помидор?! Его не рвали, чтобы, «глядя» на него, спели и другие. А потом… Потом помидор не резали, а разламывали и смаковали его сахаристую мякоть.
Огурцов и помидоров урождалось много, и овощи солили в деревянных кадках: огурцы — с дубовым листом (мы не ленились ходить за ним в посадки), помидоры — с вишневым листом.
Рос на огороде и зеленый горошек — он усиками хватался друг за друга и стоял плотной стеной, маня блестящими стручками, — их рвали «лопатками».
Росла у нас и тыква, поначалу скрывающая под шершавыми зонтиками листьев плоские серые плоды, которые зимой шли на вкуснейшую кашу с рисом или пшеном.
Местечко рядом с колодцем доставалось капусте. Это были «Слава» и «Амагер». Первая — для квашения, вторая — на хранение. Высаживала ее мама обязательно в четверг (чтобы гусеницы ею не интересовались), приговаривая: «Не будь голенаста, а будь пузаста». Все так и складывалось, как наказывала мама, а чтобы усилить эффект, капусту еще посыпали табачной пылью.
Перец и баклажаны почему-то не сажали — их считали баловством. Зато обязательно находили место для кукурузы. Она, едва поднявшись, завязывала в пазухах кулечки початков, за которыми велось неустанное наблюдение: скоро? Когда «косы» меняли свой цвет с бело-розового на коричневый — кукуруза становилась готовой к употреблению. Ее варили, накрывая обертками от початков для вкуса и духа.
Теперь подхожу к главному — к картошке, которая кормила нас прежде и кормит сейчас.
Ее при посадке не смешивали, и стояла она тремя цветниками: фиолетовым, где росла рассыпчатая «Синеглазка»; розовым — где набирала силы сахарная «Крымская роза»; и белым — там завязывала клубни некрупная, но очень вкусная местная картошка. Цвету радовались, им любовались. Потом радовались полегшей ботве, а когда приходило время копать картошку, ревностно просили: «Без меня не копайте!» Картошку в лунку считали, передавали из рук в руки особо крупные экземпляры, взвешивали ее на ладони и никогда не бросали клубни в ведро — только клали.
Картошку потом жарили, варили «в мундире» и без, готовили пюре, терли ее на драники и делали вареники, заправляя их жареным луком. Мама говорила: «Пусть ничего не будет на столе,а будет только картошка — не пропадем!»
…Притих мой огород, вырастивший все то, что росло когда-то на земле моего детства, а нынче — на моем участке. Лежит теперь присмиревший. Дождями напивается, ветрами остужается, туманами укутывается, сил набирается.
Я кланяюсь тебе, моя земля…
